 |
Правила жизни Игорь Баголей
“ Моя театральная территория маленькая. И я должен честно на ней отработать. Я хочу по окончании спектакля спокойно смотреть прямо в глаза тем людям, которые приходят его посмотреть. Хочу, чтобы они меня любили. И чтобы в этой любви обязательно содержалось уважение. ” |
В детстве я очень любил играть. А когда играл, очень сильно верил в предлагаемые обстоятельства. До сих пор я сохранил веру в предлагаемые обстоятельства своей жизни. Я в жизни не играю. Я знаю, что такое реальность, и что такое сцена. Но предлагаемым обстоятельствам собственной жизни я должен соответствовать. Вот мне дали звание. По гамбургскому счету это смешно, но ведь и ему я тоже должен соответствовать. И не выглядеть соответственно, а именно – соответствовать.
Глядя на своих учеников, я думаю про то, каким я был студентом. Вспоминаю Валентину Александровну Ермакову, ее методику, отношение, требования, сравниваю их с тем, что стараюсь делать сам. Мы с Любой, особенно в тех случаях, когда что-то не получается, думаем, как бы она поступила в этой ситуации, что бы она сделала. От нее мы ведем свой отсчет. Диалог между нами продолжается. Валентина Александровна была очень жесткой и требовательной по отношению к нам, студентам, да иначе и нельзя было, а то мы бы быстро свернули в сторону, где лень, неохота и так сойдет. Этих вещей она никогда не прощала. Мы тоже не собираемся с ними мириться.
Когда я был моложе, карусель жизни вертелась быстрее. Во всяком случае мелькания вокруг казались более частыми. Теперь я больше успеваю. А, может, это возраст учит фильтровать поток жизни, понимать то, что важно, что нет, не реагировать особенно эмоционально на то, что такой реакции не заслуживает, относиться к радостям и неприятностям по-взрослому. Оглядываться успеваю пока. Ангел-хранитель помогает, наверное. Или изначальное направление, дорога выбрана верно.
Рассудок и любовь произрастают на разных почвах. Когда человек влюбляется, он непременно глупеет, и это всегда видно со стороны, как бы он не пытался это скрыть.Он всегда отличается от себя самого вчерашнего, не поддавшегося чувству, он даже и управлять собою не может порой. И, слава богу, это хорошо, что самой природой так заложено. Если мы владеем собою и контролируем себя, то любовью это уже не назовешь. Природа сделала так, что в состоянии любви мы готовы совершать то, что в трезвом, нормальном, холодном уме вряд ли себе позволили. Любя, человек не во всем отдает себе отчет, не пытается анализировать, а делает так, как заставляет некая непреодолимая внутренняя сила.
В пьесе Вики Никифоровой «Условные единицы» очень любопытная ситуация: на одной лестничной клетке живут два самодостаточных человека – мужчина и женщина. Между ними возникает чувство, но они оба его очень боятся, потому что в их мире все так условно, гламурно и задано, что каким должен быть, и чем должен закончиться вечер двух взрослых людей так банально и понятно, что заранее проиграно. И когда после запрограммированного ужина в ресторане они прощаются, он вдруг замечает на ее пальце заусеницу и говорит: у тебя заусеница. С этого и начинается что-то настоящее. С того, что один человек посмотрел на другого внимательно, разглядел эту мелочь. Женщина на это тут же отреагировала.
Не думаю, что Дон Жуана увлекают лишь элементарные цели: затащить женщину в постель, пополнить победный список и с гордо поднятой головой хвастаться потом в курилке перед товарищами своими успехами. Может, им движет неумение или невозможность погасить в себе тот огонь, ту стихию, которая называется любовь? Или желание в себе разбудить и поддерживать ту химическую реакцию, которая не давала бы успокоиться, помогала в любом возрасте оставаться немножко мальчишкой-романтиком?
Я хотел бы видеть наш театр элитарным. Это ведь совсем не подразумевает высокомерия по отношению к публике. Это определение относится прежде всего к качеству, профессиональному уровню того, что мы делаем. Я бы хотел, чтобы слава нашего театра была громкой, он такой, на мой взгляд, заслуживает. Но, чтобы это произошло, заинтересованности должно быть больше со всех сторон, не только от нас самих успех сегодня зависит. Для города драматический театр должен быть очень важным звеном.
Каждая роль соответствует тому, что в тебе самом происходит в этот момент, сегодняшнему твоему настроению и отношению к окружающему миру. Поэтому есть ответственность за то, что в тебе происходит, с чем можно выходить к зрителю, а с чем наедине с собой разбираться.
В любом персонаже я ищу то, что его оправдывает, даже в мерзавце Блике из «Лучших дней нашей жизни» Сарояна. Как же я его понимаю, когда он требует соблюдения элементарных правил жизни, простых ее законов! Это же так близко пересекается с тем, что нам в России так знакомо. Мы же все такие хорошие, вот только никаких правил не соблюдаем и соблюдать не собираемся. А сами правила обычно бесчеловечны и совершенно не справедливы. Так и бегаем по замкнутому кругу. Или остановимся и думаем: а не махнуть ли в Канаду чернорабочим?
Такое впечатление, что нужно сделать что-то, чтобы люди встряхнулись, очнулись и сочинили законы, применимые к жизни. Только наличие таких законов дает возможность человеку почувствовать себя свободным. С другой стороны, никогда ты от пут своих не избавишься. Потому что это твое. Твоя судьба. А судьба не может быть плохой. Трудной – да. Плохой – никогда. Соглашайся, не соглашайся – тебя ведь никто и не спросит. Она просто твоя.
Сомневающийся, а значит мыслящий человек, как Подколесин в «Женитьбе» Гоголя, мне всегда интересен. При внешней кажущейся бездеятельности он живет очень интенсивной внутренней жизнью.
Я смотрю на себя в зеркало и понимаю, что взрослею, мягко говоря, и настанет то время, когда придется поменять амплуа. Я отношусь к этому спокойно и надеюсь, что это произойдет естественно. Но мною движет постоянное желание узнать что-то новое, мне все время кажется, что я не доучился. Поэтому мне интересно. И еще я ужасно ответственный человек. Боюсь куда-нибудь опоздать. Боюсь не оправдать ожидания своих покойных родителей. Боюсь не соответствовать своим детям, своим отцовским обязанностям. Хочу, чтобы мои студенты знали, что у них хороший педагог. Эти страхи живут во мне.
Я пытаюсь уйти от того, что мне мешает, что мучает или парализует, плевать на обиды и уходить от любой черноты, от тех глупостей, что путаются под ногами, преграждают путь к тому, что действительно интересно, что является творчеством.
Иногда мне очень хочется быть конформистом. Но в наших условиях, в нашей профессии и в нашем сегодняшнем жизненном ритме это практически невозможно. Потому что тогда ты можешь только спускаться, а по лестнице надо все время идти вверх. На ней даже стоять не получится, неудобно. Движение туда-сюда постоянное. Усилия приходится прикладывать тоже постоянно. А если перед тобою спина, которая мешает? Надо обойти, да так, чтоб не столкнуть. За шиворот и вниз – проще. Но ощущать себя подлецом не хочется. Жить не в ладах с совестью – тоже.
Иногда думаешь, а почему ты остался здесь? Если смотреть на наше дело рационально и как бы со стороны, то мы, как теперь говорят, обслуживаем население. Мы – обслуга. Я обслуживаю хорошим творчеством тех людей, которые живут в Саратове. То же в принципе, что делают мои столичные коллеги. Только у них за счет телевидения охват пространства и населения больше. А моя театральная территория маленькая. И я должен честно на ней отработать. Я хочу по окончании спектакля спокойно смотреть прямо в глаза тем людям, которые приходят его посмотреть. Хочу, чтобы они меня любили. И чтобы в этой любви обязательно содержалось уважение. Потому что я честно отношусь к своей профессии. А это означает среди прочего – не предлагать зрителям то, что им уже знакомо, стало штампом, а развиваться, двигаться вперед.
Играть комедию невероятно сложно. По искренности, темпераменту, внутренним за- тратам и внешним проявлениям — это ничуть не легче, чем трагическое представление. В ней можно жить только по-настоящему.
Мне повезло в жизни: я испытал на себе разные театральные амплуа. Но когда вспоминаю, с каким удовольствием выходил на поклон в спектаклях «Неугомонный дух» или «Завтрак у предводителя», как шел шатаясь к своей гримерке, с какими физическими и психическими затратами это было связано, то понимаю, что комедия требует едва ли не большей затраты, чем драма. Комедия предполагает быстроту реакций и подвижность ума. Там, где в драме ты сидишь в глубокомысленной роденовской позе, в комедии — вертишься на пупе, мокрый не от слез, а от пота.
В жизни меня больше всего смешат тонкие мысли и ходы. Когда ждешь одного, а выходит совсем другое. Когда используются парадоксальные приемы. Бурно я реагирую на сцене, а в жизни открыто смеюсь или хохочу довольно редко.
Я человек сентиментальный, потому люблю наблюдать за животными – вот что вызывает смесь хохота и восхищения. Как увидишь какой-нибудь взгляд собачий, в котором столько всего намешано, – хоть смейся, хоть плачь!
Я ведь такой, какой есть. И живу в соответствии с тем, что мне необходимо. Такая у меня дорога. Мне предоставляется уникальный шанс – прожить на сцене множество мужских судеб и пережить много всяких любовей к разным женщинам. Есть мгновения, когда благодаря профессии ты проживаешь жизнь другого человека по-настоящему. Этого достаточно. А потом я возвращаюсь к себе домой и понимаю: как же это здорово, что у меня есть Люба, Рита и Варя - моя семья. И другой я себе не представляю.
Записала Ольга Харитонова
Фото Алексея Гуськова
