 |
Правила жизни Александр Фильянов
“ Театр – это тренажерный зал для душевных мышц. Сцена требует быть чуть лучше, чем ты есть в реальной жизни. Тебе предоставляется шанс использовать эту возможность. Театр учит со смирением отдаваться своему делу и отдавать все, что имеешь, здесь и сейчас. ” |
Зрители хотят, чтобы им было хорошо. Они приходят в театр получить удовольствие. Не всегда отдавая себе отчет в том, чего себя при этом лишают. В желании посмеяться или развлечься нет ничего плохого, оно мне понятно. Но я бы предпочел, чтобы люди приходили в театр в поисках смысла, который должен быть даже в самом веселом представлении.
Я стал постепенно узнавать театр после того, как поступил на курс к Александру Григорьевичу Галко. До этого было только кино, с детства, лет с шести: комиссар Каттани, игры, фантазии бесконечные, краска, изображающая кровь. Бабушку дома пугал, она требовала, чтобы убрали от нее этого дурачка, перепачканного краской, падающего на пол замертво. Мне очень нравилось умирать, стрелять и падать, цепляясь за стол, переворачивая всё на пути, с криками: «Стой, Фрэнк! Остановите его!» И в школе до какого-то момента был просто клоуном: когда выходил к доске стихи читать, весь класс лежал от смеха. Хулиганил, никого не слушал, с легкостью показывал других. С возрастом эта свобода ушла куда-то.
Самое сильное и осознанное во мне – желание всего настоящего. Поэтому я могу чувствовать себя на сцене в конфликте с публикой и с самим собой. Если чувствую, что контакт устанавливается с помощью простых технических приемов – вот сделаю так и будет смешно. А я хочу добиться чего-то иного, связанного с другой степенью внутренней серьезности. Можно сказать, что я ищу, какими путями можно подобраться к правде сценического существования. Чтобы она была при этом абсолютно органичной для тебя самого, предельно естественной, твоей собственной и больше ничьей.
У меня есть собственное представление о том, что такое артист. И я понимаю, особенно в последнее время, как далеко отстаю в этом от своего же идеала. И все время ищу пути приближения к нему. Работать нужно постоянно – да. Но и паузы для осмысления этой работы тоже нужны.
С рождением сына в моей жизни изменилось абсолютно все – отношение к себе, к жизни, к работе. Я не могу позволить себе теперь быть капризным и ненадежным человеком. Это не сразу достигается, не вдруг. Но я пытаюсь сделать так, чтобы близкие были во мне уверены. Умом и сердцем я понимаю, что центр моей вселенной теперь – Вася. Прежнее накатывает иногда, но в такие моменты я всеми силами стараюсь себя переломить.
Я очень смешливый человек. Меня многое может рассмешить. Гоголь может. Читаю в маршрутке сцену Ноздрева в «Мертвых душах» и хохочу. Смотрю фильм с Луи де Фюнесом, старый, банальный, и помираю со смеху. Чем дольше живу, тем больше смеюсь.
А вот люди не смешные. Люди – глупые. Поступки глупые совершают очень часто. Я и сам такой. Чувствую собственную глупость особенно, когда начинаю других учить. Как герой Шукшина, который ходит вокруг работающих мужиков, покуривает, посматривает и поучает. Я тоже большой теоретик, а когда начинаю что-нибудь делать, бывает, у самого все из рук валится.
Начитался философов в свое время и тоскую по системности. А сам – бессистемный человек. Мне хочется всего. Но понимаю, что побеждает тот, у кого есть система. У Станиславского она была. Творческая работа вообще требует самоорганизации.
Раньше я постоянно приставал к режиссерам с вопросами. Заработал репутацию тяжелого артиста. Я, действительно, задавал слишком много вопросов, часто ненужных. На самом деле, главных вопросов, без которых никак не обойтись, – мало. Учусь теперь отделять одни от других, то есть не перекладывать ответственность на чужие плечи. Вернее, – другие. В создании спектакля «чужих» не бывает. Здесь мы все должны быть вместе.
Я бы хотел забыть свой подростковый возраст, свою середину девяностых. Там – корень того, что порою тащит меня назад.
Я влюбился в Полину Агурееву, когда посмотрел «Пять вечеров» «Мастерской Петра Фоменко» на Володинском фестивале в Санкт-Петербурге. Она мне очень полюбилась в роли Тамары. Конечно, это – роль, в жизни мы, артисты, – другие. Но все равно хорошо.
В вере есть и рабство, и свобода. Чтобы обрести свободу, нужно пройти через рабство.
С трудом выношу в нашей профессии желание понравиться. Ты должен что-то специально сделать, чтобы обратить на себя внимание. А ведь я все тот же, что был до этого. Женское начало в актерской профессии мне трудно принять.
Есть люди, которым хочется увидеться в великими людьми прошлого, спросить их о чем-то, поговорить... А мне бы очень хотелось подсмотреть, как они жили. Побыть зрителем их существования, проникнуть в их обычный, каждый день. Это, по-моему, гораздо интереснее. И дало бы мне больше, чем разговор.
В жизни стихи приходят ко мне в кризисные моменты, в минуты отчаяния. А если на сцене получается поймать и ощутить поэтическое самочувствие, стать на мгновение поэтом – это дает невероятную радость и колоссальную энергию! Такой вот парадокс.
Сцена вырабатывает бойцовские качества. Она учит биться до последнего. Назад нельзя. Вышел – и все! – мосты сожжены. В этом смысле наша женская профессия открывает в тебе вполне мужские качества.
Рай – это внутреннее счастье. Покой, радость и нежность. Когда все счастливы безо всякой причины, просто оттого что видят друг друга и могут друг друга обнять. Как будто летишь.
Я люблю высоту. «Мои университеты» проходили на крышах. Обожал по бортикам ходить. До сих пор горы люблю – эту возможность взглянуть на мир сверху. Мне очень бы хотелось какое-то время побыть птицей.
Я не так давно на самом деле ощутил и понял, что значат школьные актерские вещи – слушать другого, видеть другого. Не обозначать, не делать вид, что слушаешь, а, правда – слушать и слышать.
Моя главная проблема заключается в том, что я много болтаю.
Английские актеры – это утонченность, непередаваемое ощущение многолетней королевской истории, которая за ними стоит. А у американцев нет-нет да проглянет такой внутренний «колхоз». Даже у Марлона Брандо.
Галко был и остается для меня эталоном в профессии. Эталоном артиста и человека, который всегда знал, где возможен компромисс, а где и в чем нужно оставаться совершенно бескомпромиссным.
Я не хочу думать о том, в каком мире будет жить мой сын. Будущее представляется мне территорией всеобщего заблуждения, если мы будем продолжать жить так, как живем сейчас, сохраняя сегодняшние жизненные приоритеты.
Театр – это тренажерный зал для душевных мышц. Сцена требует быть чуть лучше, чем ты есть в реальной жизни. Тебе предоставляется шанс использовать эту возможность. Театр учит со смирением отдаваться своему делу и отдавать все, что имеешь, здесь и сейчас.
Записала Ольга Харитонова
Фото Алексея Гуськова
