 |
Правила жизни Андрей Седов
“ Театр – это вызов самому себе. Здесь не бывает рутины. Устал ты или нет, не имеет значения. Что-то внутри срабатывает – р-р-раз и понеслось! Возникает азарт сродни спортивному. Ты выходишь на ринг и должен победить. Второго шанса не будет. Только сегодня. ” |
Считаю себя открытым человеком. Иногда даже слишком. Это пугает людей. Тех, кто к такому не привык. Защита от мира, от социума присуща человеку, а порог откровенности зашкаливает. Когда ты не скрываешь своих чувств, у некоторых случается шок.
В компании с друзьями расслабляюсь легко и быстро. Самоконтроль срабатывает, когда нахожусь в публичном месте или на работе. Это защитная реакция организма. С людьми в процессе работы должна существовать дистанция – так я свободнее себя чувствую, проще. Тут мы друзья-друзья, но важно, чтобы это не мешало результату. Другу можно сказать: да, ладно, забей! Партнеру по сцене – никогда. Я это четко для себя разграничиваю. На репетиции или на сцене – ничего личного.
Часто слышу: да ты в жизни всё что угодно можешь сыграть. Вранье! Я не играю в жизни. Игры мне в театре хватает – выше крыши. Я могу профессионально соврать. Но в этом нет никакого смысла. Я этим навыком не пользуюсь.
Я знаю, что отличаюсь от других. Не всегда могу объяснить, чем именно. Скорее, чувствую это. Я не могу успокоиться. Дай бог, чтобы и не смог никогда. Процесс обучения для меня вечен. Я не занимаюсь в театре самореализацией. Я учусь. На каждом спектакле.
Я помешан на мелочах. Я не делаю роль широкими мазками. Этаким эге-ге-гей! Фигня это всё. Я фанат мелочей. Исключительно мелочи позволяют по-настоящему расти в профессии. То, что на первый взгляд кажется не важным. Жест, взгляд, поворот, акцент, пластика. Образ складывается именно так, из этих мелочей. Это громадный труд. Ни про одну роль не скажу: всё, сделано, удалась!
Одно из самых моих сильных потрясений последних лет от актерской работы – «Великий Гэтсби» с Леонардо ди Каприо. Он меня прямо в кресло вдавил. Понятно, что это кино, монтаж, дубли, свет, ракурс. Но все равно в центре – живой артист. Я очень люблю эту книжку. Ди Каприо невероятно точно работает. Невероятно. Поразительно. Ничего лишнего. Вообще ничего. Даже банальщину с цветами после дождя, когда в первый раз ждет свою подругу. Шедеврально сделано. Просто круто. Ничего лучше я не видел.
Телятьев в «Бешеных деньгах» покорил меня своей безнаказанностью. Один из самых любимых моих персонажей. Ни хороший, ни плохой. Не знающий старости. Человек вне времени. Он будет всегда. Прекрасная фраза Островского: «В Париже на каждом углу еще витает моя тень». Страшненькая такая. От Телятьева никому никуда не деться – он всегда рядом.
Я, возможно, один из немногих людей в этом мире, которые до сих пор верят в любовь. В настоящую. Я верю. Мне искренне жаль, что «романтические» ценности уходят из нашей жизни, становятся немодными. Наверное, я наивен. Но я верю в чистоту человеческих помыслов.
В работе с режиссером для меня главное – поймать волну. Понять язык, на котором с тобой разговаривают. Он каждый раз разный. Мой опыт подсказывает, что любой хороший режиссер говорит правильные вещи. Нужно только уметь их услышать. Как правило, они совпадают с твоим видением. Когда это происходит, ты начинаешь понимать про будущий спектакль и свою роль в нем всё.
Тот мир, который создал Явор Гырдев в спектакле «Урод», не имеет ничего общего с реальностью. Грим, парик, костюм этот странный... Я воспринимаю это как интересную игру, 3D анимацию, и себя самого внутри этой игрушки. Этот мир смоделирован искусственно, и я в нем не Андрей Седов, это точно. Я как-то спросил у Явора, какие песни нравятся моим персонажам? Он назвал, я понял направление и нашел сам те, что мне близки. Одна из них называется «Большая черная дыра». В персонажах «Урода» нельзя искать схожесть с соседями по лестничной клетке. Они вообще не с этой планеты. Но нужно понять, почему они такие? Иначе перед зрителями окажутся просто четверо разукрашенных артистов. Если тебе предложили что-то, не укладывающееся в рамки твоего сознания, то это чаще всего сигналит о том, что сознание твое узковато – расширять пора. Только не пользуясь допингами.
Понятие амплуа – пережиток прошлого. Современный артист должен быть универсален. Пусть я – неврастеник, но это не амплуа. Подвижная психика должна быть у всех артистов. Это нормально, и называется профессиональной пригодностью.
Москва стала для меня классным опытом. Любые перемены в жизни для артиста полезны. Мир гораздо больше, чем мы себе представляем. Москва – это абсолютно другая жизнь, в которой многое я успел попробовать. Она научила отвечать за качество работы и снова подниматься, когда тебе сломали хребет. В 2008-м, в кризис, полетели многие проекты – перспектив не стало, деньги кончились. После возвращения с полгода Саратов меня грузил капитально. Хорошо, что хватило ума прийти в театр. Хотя было трудно. Но после Москвы у меня как будто сосуд какой-то в голове лопнул В хорошем смысле. Появилось ощущение, что много чего еще могу сделать.
Я не хочу играть эту роль – такого со мной никогда не было. Я не хочу работать с этим режиссером – было. Может, он хороший для кого-то, я же не истина в последней инстанции. Но артисты бывают хорошие и плохие. И режиссеры тоже. Не все отвечают моим стандартам качества. С некоторыми скучно, работа оборачивается огромной потерей энергии, а выхлоп нулевой. Режиссер – лидер по определению, он должен быть готов к ответу на самые тупые вопросы артиста. Самое ужасное, когда артист понимает, что он умнее режиссера. Это смерть спектаклю.
Мне очень нравится эпоха конца 50-х – начала 60-х. Красивое время. Машины с крыльями ракет. У того времени узнаваемое ясное лицо. У нашего – лица нет.
Я прекрасно понимаю, что весь мир сошел с ума. Но стараюсь держаться от этого процесса в стороне. Только глянешь на геополитическую обстановку, становится очевидно, что крыши у всех едут, и серьезно. Меня больше всего напрягает агрессивность людей. Поэтому дорожу адекватами в своем окружении, не помешанными на зарабатывании бабла. Я встречал тех, кто на нем помешан. На деньгах, вещах и взрывающем мой мозг понятии «статус». Это напоминает лихие девяностые. И это проблема Саратова, который развивается дико медленно. В Москве сто лет назад прошло, а до нас только докатывается. Ребята, вы что? Топчетесь на месте. Вы же по миру ездите. Про общество потребления уже что-то должны были бы понять...
Я не закоренелый холостяк. Я ненавижу одиночество. Я бы с удовольствием женился, хочу семью и детей. Видимо, встречаю не тех женщин. Или привычка идеализировать человека мешает. Когда любишь и тебя любят, не задаешься вопросом, а соответствует ли человек твоим требованиям? Но случается и другое – ты любишь, а тебя используют. Неприятно, больно, когда узнаешь. Все сыпется к чертовой матери. Жестко. Малоприятный опыт. Но необходимый.
Жить завтрашним днем очень глупо. Так вся жизнь может пройти. Есть светлое настоящее. У каждого свое. Я не собираюсь прощаться с театром – это даже не обсуждается. Было бы странно положить на актерство лучшие годы, а потом сказать: спасибо, было замечательно. Я считал и считаю, что театр – главное в моей жизни. Может, я для этого и рожден? И сейчас я нахожусь на своем пике. Потерять театр означает быть идиотом. Театр – это вызов самому себе. Здесь не бывает рутины. Устал ты или нет, не имеет значения. Что-то внутри срабатывает – р-р-раз и понеслось! Возникает азарт сродни спортивному. Ты выходишь на ринг и должен победить. Второго шанса не будет. Только сегодня.
Записала Ольга Харитонова
Фото Алексея Гуськова
