Саратовский театр драмы начал новый сезон с премьеры антиутопии «доХХХод» по пьесе А.Н. Островского «Доходное место» в постановке Данила Чащина, которого театралы помнят по прошлогодней премьере «Рвущаяся нить» на Малой сцене.

У этой пьесы Островского сложная судьба, она была запрещена к постановке, ведь в ней прямым текстом обвиняются чиновники-взяточники. Тема, актуальная во все времена и на любом континенте. Режиссер переносит действие в далекое будущее со всеми признаками фантастической антитутопии: экологическая катастрофа, бедные выживают в отравленной атмосфере при помощи противогазов, богатые мигрируют на орбитальные станции. Получение доходного места или удачное замужество становятся буквально жизненно необходимыми. Меняется антураж – за футуристические фантазии на тему интерьера будущего отвечает художник-постановщик Юрий Наместников. Но не меняется человеческая природа: и в далеком будущем вершители судеб не безупречны ни с точки зрения морали, ни с точки зрения закона, там тоже есть карьеристы, способные на любое унижение ради продвижения по карьерной лестнице, и есть идеалисты, которые мечтают достойно жить, зарабатывая честным трудом. Никуда не исчезнут и девицы, выходящие замуж кто по расчету, кто – по любви.

Главный герой этого действа – Жадов – в исполнении Максима Локтионова по совместительству и главный раздражитель, главный двигатель действия. Не вбей он себе в голову, что жить нужно честно – не было бы этой истории. Жадов не только искренне убежден в том, что можно и нужно прожить без взяток, он транслирует свои воззрения громко, горячо и очень убедительно. Максиму Локтионову каким-то чудом удается произносить изрядно пропахшие нафталином идеалистические монологи своего героя, заражая нас своей уверенностью и вызывая искреннюю симпатию, а затем и сочувствие.

Режиссеру удается создать буквально на ровном месте несколько замечательных романтических сцен (у Островского в пьесе любовь-то есть, а вот с романтикой явно проблема): вот Жадов с Полиной лопают «на брудершафт» пузырчатую пленку, а вот вдохновенно грызут морковку. С Полиной (ах, как хороша в этой роли Екатерина Дудченко) Чащин обошелся жестче Островского, наградив ее мучительным заиканием. Затюканная, запуганная, запинающаяся о самые простые слова – Полина расцветает, оставшись наедине с Жадовым, и даже начинает что-то тараторить без запинки… Но опять съежится, стоит только показаться рядом Фелисате Герасимовне.

Эльвира Данилина в этой роли лепит личность неординарную, многогранную. У Фелисаты Герасимовны много личин, и она точно знает, какую примерить в нужный момент. Вот она домашний тиран, третирующий Полину и железной рукой направляющий к замужеству Юлиньку (неподражаемая Александра Коваленко), вот она простушка, поддерживающая разговор «за жизнь» с Аким Акимычем с банкой пива и сигаретой (эта сцена – отдельный шедевр, так и хочется поставить на перемотку), вот она светская львица… etc.

Андрей Казаков (Аким Акимыч) и Дмитрий Кривоносов (Белогубов) – две стороны одной медали. Один – молодой да ранний, схватывающий на лету правила игры, прожигающий взглядом, но терпящий фамильярность «благодетеля», другой – уверенный хозяин жизни, наглый (там, где чувствует свое превосходство) и подобострастный (рядом с покровителем).

И наконец, вершина пищевой цепочки, дядя Жадова, Аристарх Владимирыч Вышневский, с него спектакль начнется, им и закончится. Игорь Баголей в начале спектакля – успешный чиновник, страдающий от холодности собственной жены — самое главное опровержение собственных воззрений. С подчиненными он крут и груб, с племянником – нетерпим, да и как тут стерпеть, если юнец вдруг решил не только жениться по любви, но и жить честно – и той, и другой роскоши Вышневский лишен. Племянник и дядя говорят на разных языках. Именно в этой сцене впервые прозвучит придуманная режиссером фраза: «Ты ешь, ешь. Рот для того, чтобы есть!» Вышневский агрессивен, и уж если заставить молчать племянника он не в силах, то прихлебатели будут его слушать исключительно с закрытым ртом. Второй раз мы услышим этот совет из уст Белогубова – юноша быстро учится и щедро делится накопленной мудростью. Завершая разговор с племянником, Вышневский в сопровождении Аким Акимыча (оба, кстати, в простынях, замотанных как римские тоги) спустится в баню, правда оттуда полыхнет таким адским жаром, что закрадется подозрение, что эти двое захожи в преисподнюю.

Перед самым антрактом сцену закрывает экран, и на нем транслируется пылкий монолог Жадова. Впечатление от написанных сияющих слов – ошеломительное. Если бы эти слова произнес сам герой – это был бы еще один идеалистический монолог, каковых в спектакле и без того много. Но сменяющие друг друга части фраз под громкую музыку вдавливают тебя в кресло, ты подчиняешься их ритму, читаешь их, и уже кажется, что сам произносишь. На такой высокой ноте заканчивается действие первое – идеалистическое.

Действие второе станет антитезой первому. В нем царит реализм, суровая правда жизни. Полина понимает, насколько жалка ее жизнь, и, идя на поводу у матери и сестры, предъявляет любимому мужу ультиматум: или доходное место, или больше ты меня не увидишь.

А Вышневский разоблачен, разорен и обсуждает свой крах с женой. Они впервые поговорят спокойно, на полутонах – и станут по-дружески печь яблочки в «геенне огненной». Финал пьесы полностью изменен. Жадов, все-таки пришедший к Вышевскому на поклон за доходным местом, и видя, что тот поплатился за взяточничество, у Островского быстро возвращается в свою колею, к пламенным речам и обличению. Такому идеализму нет места ни в современном мире, ни в отдаленном будущем. Чего стоит только робкая просьба Полиньки о доходном месте «подОх…подОх…подоходнее». Только ради этой игры слов ее стоило сделать заикой! А Жадов признает свое поражение и приходит на смену дяде. Тут-то и прозвучит в третий раз «мудрый совет» о назначении рта, его Жадов адресует любимой жене. Вышневский победно спустится в «ад» а ля Шварценеггер в «Терминаторе-2» с поднятым большим пальцем, оставив племянника разбираться со своей совестью.

Сцена похорон Вышневского – это реплика первого «Крестного отца», когда мы видим неуловимо преобразившихся героев, швыряющих розы в могилу, но самое радикальное преображение происходит с Жадовым – борец за справедливость становится новым «мафиозо», над которым оробевший Аким Акимыч раскроет зонт и почтительно скроется на задний план… Финал – оглушает и почти раздавливает своей неизбежностью и необратимостью. Браво, Данил Чащин!

Впервые узнав, что спектакль будет называться вот так – через три икса, — я заинтересовалась, какой же смысл вложил в эти символы режиссер – трижды экстра большой размер или же возрастную маркировку «только для взрослых»? К окончательному выводу смогла прийти только в момент развязки. Сейчас театр вынужден предупреждать, если в спектакле актеры курят, мол, не нравится запах дыма – выберите другую постановку. «доХХХоду» не помешало бы другое предупреждение: «этот спектакль может разрушить ваши идеалы» или «молодые идеалисты не допускаются». Что поделаешь, три икса, только для взрослых.

P.S. В первом спектакле, поставленном на сцене театра драмы, — «Рвущаяся нить» Данил Чащин задавал зрителям вопрос. Простой и в то же время очень сложный. Кто я? Кто ты? «доХХХод» стал словно второй частью дилогии – и ответом на заданные вопросы.

Светлана Дергачева

11 ноября 2018

Городской портал «Твой Саратов»