Пресса

Пресса


Красота по-болгарски

Несмотря на бытующую еще с советских времен поговорку про относительную заграничность Болгарии, спектакль молодого болгарского режиссера Явора Гырдева оказался с претензией на европейский шик и европейскую же изощренность. Как уже писал «Взгляд», материалом для постановки, премьера которой прошла в минувший вторник в театре драмы, стала пьеса современного немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга «Урод».

Сюрреалистическими фантазиями, густо замешанными на агрессивной сексуальности, сегодня никого не удивишь, Леди Гага в пароксизме вдохновения придумывала и не такое. Но для саратовского театра вся эта черно-белая готика с элементами современных анимационных примочек действительно в новинку и способна вызвать фурор.

Довольно распространенная и, в общем-то, уже порядком избитая история про то, как потеря лица (в философском смысле этого слова) превращает человека в морального урода, разыгрывается режиссером по всем правилам театра абсурда. Как и у классиков этого жанра Брехта и Ионеско, сюжет здесь довольно схематичен и играет свою роль лишь как средство демонстрации идеи. Скромный инженер Летте (Игорь Баголей) неожиданно узнает о своем уродстве, которого раньше не замечал, поскольку был чист сердцем и наивен душой. Ему были чужды всякие соблазны, он любил жену и никогда ей не изменял. Необычайно удачная пластическая операция открывает перед ним новые горизонты. Он становится развращенным и гордым и влюбляется…в себя.

Антиномия «уродливый, но чистый» и «красивый, но порочный» на первый взгляд кажется чересчур схематичной и лишенной всякого живого наполнения. Но эти два полюса тоже условны, о психологизме в его традиционном понимании речи не идет. Лица, характеры и сама черно-белая стилистика оформления – условно в спектакле абсолютно все.

Как и в схожем по проблематике «Портрете Дориана Грея», привлекательность Летте носит почти демонический характер. Люди буквально заболевают им, поклоняются ему, как некоему новому богу, пока кому-то из них не приходит в голову мысль «приобрести» себе такое же лицо. И вот уже ответственный за успех пластический хирург (Владимир Назаров), почуяв вкус больших денег, начинает тиражировать главного героя, как овечку Долли. На свет появляются многочисленные копии, которые постепенно подменяют собой оригинал.

Как только лицо Летте перестает быть уникальным, интерес к нему пропадает. Его вышвыривают с работы, а жена (роковая Эльвира Данилина), которая до этого была готова вить из самой себя веревки, меняет его на мужчину с точно таким же лицом. Ей уже не важно, что по сути это совсем другой человек, она этого даже не замечает. Она путает Летте со своим любовником, да и другие герои перестают его узнавать. В мире клонированных пустышек личность больше не имеет значения.

Сам герой к концу спектакля полностью теряет ощущение реальности, у него стираются границы собственного «я», и он уже не может найти себя в потоке созданных под копирку клонов. Доведенный до абсурда эгоцентризм приводит к полному извращению человеческой природы, к распаду личности. В отчаянии герой хочет покончить с собой, но неожиданно находит «спасение» в любви к одному из своих клонов (Андрей Седов). Ему начинает казаться, что чудо самоидентификации, наконец, произошло, что после долгих мучений он нашел самого себя, но объективно оказывается, что это и есть самый окончательный и бесповоротный тупик, выхода из которого в пределах спектакля уже не будет.

Понятно, что во всем этом сумасшедшем доме есть некое преувеличение, вполне естественное для абсурдистского произведения. Как всякая антиутопия, «Урод» – это не столько отражение реальности, сколько ее условная проекция. И дело тут вовсе не в пластической хирургии. Знаменитый герой «Парфюмера» убивал людей и делал из них духи, чтобы стать самым желанным и самым любимым на свете. А мог бы просто сделать пластическую операцию, будь в его время такая возможность. Точно так же и Летте: неважно, что именно он делает, важно – зачем.

Несмотря на всю эту сложную философскую подоплеку, есть ощущение, что проблематика спектакля устарела. Возможно, еще лет десять назад она бы воспринималась по-другому, но сегодня мысль о том, что красота, лишенная содержания, не спасет мир, а погубит его, попахивает нафталином.

Чтобы понять, что нарциссизм это разновидность безумия, не надо ходить на спектакль, достаточно посмотреть на соотечественника Явора Гырдева Филиппа Киркорова и все сразу станет ясно. Кстати, его имя всплыло в памяти не ради красного словца: среди многочисленных призраков спектакль повествует еще и о тех, на ком строится наш сегодняшний, горячо любимый шоу-бизнес, и вообще любая глобальная индустрия. Как из безликой пустышки с «красивым» фасадом делают кумиров целых поколений, мы, в общем-то, тоже хорошо знаем.

О том, что нет такого порока, к которому не мог бы прийти человек, выбравший смыслом жизни удовлетворение собственной похоти, было известно и без Явора Гырдева. Мысль о том, что общество потребления, движущей силой которого является гедонизм и связанный с ним культ физической красоты, обречено на то, чтобы жить в психбольнице, тоже лежит на поверхности. Возможно, именно поэтому спектакль не вызывает удивления и не становится откровением. Невзирая на крайнюю концептуальность постановки, беспокойства о судьбах человечества почему-то тоже не возникает. По-настоящему переживать за героев не получается: по большому счету это не люди, а фрики, ходячая пародия на людей. Возможно, виной всему все та же авангардная условность, а с условности какой спрос?

В театральных кругах поговаривают, что такого стильного спектакля в Саратове давно не было. Может, и так, но «стильный» и «сильный» разные вещи. Несмотря на килограммовый грим и роскошные декорации, из зала выходишь с ощущением полного равнодушия, и нет в душе живого чувства, а есть лишь пустота и вот эта странная зачарованность картинкой, которая, если оценивать ее с чисто эстетских позиций, временами доведена действительно до совершенства.

Елена Балаян

22 декабря 2011

Взгляд


Возврат к списку