Осторожно, чудо!

Премьера спектакля «Чудо святого Антония» по пьесе Мориса Метерлинка вызвала в саратовских театральных кругах много эмоций. Приезжего режиссера Ансара Халилуллина едва не утопили в вале критики, обвинив во всех профессиональных грехах от психологической непоследовательности до невнятной режиссерской концепции. На театральном худсовете, где обычно решается судьба свежеиспеченных спектаклей, «Чудо» решительно забраковали и едва не сняли с репертуара. Однако есть ощущение, что, приговорив спектакль к высшей мере, театральные знатоки сильно поторопились. При очевидных недостатках и слабых местах постановка не только имеет право на существование, но по проблематике и смелости художественного высказывания способна затмить не один спектакль текущего репертуара.

Весьма пожилая и очень богатая старушка благополучно скончалась. Наследство уже поделено многочисленными родственниками. Гости садятся за поминальный стол, но размеренный ход событий нарушает нищий, который называет себя святым Антонием и предлагает совершить чудо – воскресить умершую. Но нужно ли это чудо наследникам и почтенным гостям?.. Много претензий вызвал образ Антония в исполнении Юрия Кудинова. «Нельзя так скучно играть святого», – был вердикт знатоков. Мы же возьмем на себя смелость утверждать, что игра Кудинова – это шедевр актерского мастерства, граничащий с личным человеческим подвигом. Играть чистых сердцем персонажей Кудинов начал еще в театре «АТХ». И делал это с такой психологической достоверностью, что нельзя было не удивляться. Достаточно вспомнить легендарный спектакль «Незаживающий рай», чтобы понять, почему на роль великого католического святого Антония Падуанского театр выбрал именно Кудинова. Расхождение в трактовке этой роли и произведения в целом начались еще на этапе создания спектакля. Ансар Халилуллин воспринимал пьесу Метерлинка как жесткую сатиру на современные нравы, а образ преподобного Антония как условный драматургический прием, лакмусовую бумажку для выявления страстей героев. Не случайно и сам Метерлинк при жизни хотел, чтобы Антония играла марионетка. В этом смысле в спектакле действительно много смешного, временами на грани черного юмора.

Юрий же Кудинов, по всей видимости, изначально воспринимал своего персонажа именно как святого. И потому попытался наполнить этот образ живой человеческой болью. Нельзя сыграть святость, не имея о ней хоть малейшего представления. В противном случае получаются фальшивые суррогаты вроде Сергея Безрукова в роли Иешуа, при взгляде на которые не испытываешь ничего, кроме щемящей неловкости. Кудинову удалось пройти по лезвию ножа, избежав карикатурной ходульности, неуместной сусальности и фальшивого юродства. Антоний кажется героям сумасшедшим. Они не подозревают, что сами давно сошли с ума, очерствев и изломавшись душой настолько, что любое проявление сердечной простоты воспринимается ими как неслыханная крамола. Герои судят об Антонии сообразно собственному внутреннему устроению. На протяжении всего спектакля они пытаются раскусить странного бродягу, принимая его то за бомжа, то за шулера, то за надоедливого умалишенного. Средства по его «обузданию» предпринимаются соответствующие: его пытаются выгнать вон, уговорить, подкупить, а когда не получается, начинают просто бить, после чего сдают в…полицию. Причем делают это с каким-то иррациональным азартом и злостью. Трудно сказать, заслуга ли это режиссера или самого Юрия Кудинова, но смотреть на эти моменты без содрогания невозможно. И лишь простодушная служанка (Елена Блохина) остается верной Антонию до конца.

В спектакле действительно есть психологические и сценические нестыковки. Совершенно непонятен образ священника (Владимир Аукштыкальнис), который сначала, как и все, не узнает Антония, и лишь когда чудо воскрешения произошло, хватается за голову и многозначительно отворачивается лицом к стене. Наивный зритель мог бы подумать, что героя постигло глубочайшее раскаяние. Но ничуть не бывало: уже через пять минут страданий герой вновь начинает предательски щекотать Антония, напрочь забыв о недавнем просветлении. Зато племянники тетушки в исполнении Андрея Седова и Григория Алексеева вполне последовательны в своей быдловатой непробиваемости.

Не очень тщательно продуман визуально-звуковой ряд. Не все поняли, о чем и к чему был танец мертвой, а точнее воскресшей тети, которую режиссер сильно омолодил. Может, она была настолько потрясена своим потусторонним вояжем, что не могла говорить, а лишь экспрессивно двигалась? Было в ее танце что-то инфернальное, как и в гриме, делающем почившую в бозе буржуазную даму похожей на Панночку из гоголевского «Вия». С одной стороны, рассказанная Метерлинком легенда перекликается с евангельской историей о воскрешении праведного Лазаря. Такое сопоставление очень хорошо объясняет корни злости персонажей, которые выходят далеко за пределы финансовой меркантильности. В противном случае получилась бы банальщина, которую Метерлинку даже не стоило писать, а Халилуллину – ставить. Когда Спаситель совершил самое невероятное из своих многочисленных чудес – воскресил Лазаря, иудеи не только не сказали Ему спасибо, но пошли к начальникам и «с этого дня положили убить Иисуса» (Ин. 11: 53). Так подтвердились слова Авраама: «Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16: 31).

Но есть и противоречия. Христос воскрешает Лазаря потому, что он был праведным, чего совершенно не скажешь о героине Метерлинка. Когда она впервые открывает рот, вернувшись с того света, ждешь, что сейчас скажет нечто такое, от чего все вокруг обомлеют. Но вместо этого из ее уст вырывается гневная и совсем не одухотворенная тирада в адрес своего спасителя: «Кто пустил сюда этого нищего?!» Воскресив барыню, Антоний воскрешает и все то дурное, злое, что было в ней при жизни.

Никто из нас не достоин тех чудес, которые совершает с нами Господь. В этом смысле ирония Метерлинка вполне понятна. Но Он никогда не совершает чудес автоматически, помимо нашей воли. Чудо, к которому мы не готовы, не только бесполезно, но и опасно, поскольку может ввести нас в такую бездну ненависти и противления, из которой мы, возможно, не найдем выхода. Возможно, не об этом писал Метерлинк свою пьесу, колеблющуюся между мистикой и социальной драмой. И не об этом ставил спектакль Ансар Халилуллин, но он таким получился благодаря Юрию Кудинову и Елене Блохиной. Такое иногда случается – режиссеру удается сказать нечто большее, чем планировалось изначально. Вообще Халилуллин сильно рисковал, берясь за такую сложную тему. Уже за одно это его не стоило так радикально ругать.

Финал кому-то показался клишированным и психологически немотивированным. Но правда в том, что ни один даже самый талантливый режиссер не сможет до конца объяснить и психологически мотивировать причины неиссякаемой любви Бога к человеку. Казалось бы, после того что сделали, сказали и подумали герои, на что решились в приступе безумия, их как минимум должно было снести с лица земли. Но даже им в итоге дается шанс. И это невероятное проявление божественного милосердия и есть самое настоящее чудо.

14 апреля 2011

Елена Балаян

Взгляд