Театральный художник Юрий Наместников: Красивее всего саратовцы одевались в 80-е, а сейчас город стал почти серым

Можно ли научиться красоте, как наволочки превращались в модную одежду и в чем секрет сценической моды, рассказал «БВ» главный художник Саратовского академического театра драмы Юрий Наместников.

Тот, кто одел «Восемь женщин» и сотни персонажей спектаклей, размышляет о моде, стиле и современном Саратове.

— Юрий Михайлович, вкус — явление природное или его надо воспитывать?

— Я бы сказал, что это природное явление, которое прямо таки необходимо воспитывать. Телевидение вкус не воспитывает. У интернета основная задача продать любой товар, засветившийся в нём. И телевидение и интернет-учителями стиля быть не могут.

— Брендовые бутики не все себе могут позволить, рынок и среднестатистический магазин вряд ли сформируют иконы стиля…

— И все-таки одеваться сегодня не просто прилично, а интересно вполне реально для самых различных слоев населения. Если бы мне дали задание одеть человека за какие-то там условные деньги, тысячу рублей, например, я бы это сделал. И эта задача вполне реальная, было бы желание.

— В топе городов какое место с точки зрения хорошего стиля и вкуса вы бы отдали сегодняшнему Саратову?

— Никакого. Ни одному городу не хочу отводить особого места. Сегодняшний Саратов ужасен. Как и десятки других городов.

— А в начале 90-х Саратов нравился вам больше?

— В 80-х Саратов стремился к красоте. Учился быть красивым. И абсолютно точно, он был куда более нарядным, чем сейчас. Сейчас Саратов стал почти серым. Но сейчас, если честно, вообще не время культа одежды.

— А время чего?

— Интеллекта. Душа — да, но она всегда в России широкая. Сейчас надо активно и много заниматься собственными мозгами.

— Меня всегда радует, с каким вкусом и чувством соразмерности вы создаёте художественное наполнение многих спектаклей. Но в особенности меня поражает благородная стильность и красота многих дипломных спектаклей, которые, как известно, крайне малобюджетны. Как вам это удаётся?

— У меня был впечатляющий учитель под названием 80-е. Когда не было решительно ничего и ничего нельзя было купить. Помню период, когда я выпускал линию модной одежды, сшитой из наволочек и простыней.

— Это метафора или правда?

— Чистая правда. Балашовский комбинат плащевых тканей помню, как сейчас. Отдельные элементы, конечно, сильно шуршали, но выглядело всё весьма достойно.

— Условия противоестественной бедности способны, стало быть, сыграть и в плюс?

— Да, они способны изменять твоё мышление и подталкивать тебя вперёд, потому что на месте оставаться нельзя. Знаете, я вам как скажу, наивно думать, что театру нужны исключительно дорогие ткани. Парадоксально, но роскошная ткань может, напротив, «потеряться» на сцене. Игра фактур, правильный подбор аксессуаров, найденный образ значат подчас гораздо больше, чем роскошность ткани.

— Спектакль «Тень» словно поэма стиля, цвета, костюма, режиссёрской и актёрской работы. «Тень» это явно не дешёвые ткани.

— Хотите, я открою вам один из секретов очарования «Тени»? «Тень» — это целых четыре художника! По свету, по видео, по сценографии и по костюмам. Кстати, сегодняшние возможности позволяют творить со светом сущие чудеса.

— Скажите, а такой роскошный — и по актёрской игре, и по костюмам спектакль, как «Восемь женщин», он ваш?

— Спасибо на добром слове. Да, это мой спектакль. Каждый костюм задумывался мной как своеобразный портрет персонажа.

— Посетители вышей выставки наверняка любовались роскошным костюмом миледи. Почему костюм не воссоединился с актрисой, играющей эту роль?

— Наверное, это вопрос не вполне ко мне. Уже достаточно давно, мне сказали, что в драме появился интересный, молодой, подающий надежды режиссёр, собирающийся ставить «Трёх мушкетёров». Я удивился, потому как определение «хороший режиссёр» и «Три мушкетёра» лично для меня преобразились в почти когнитивный диссонанс.

Я познакомился с режиссёром. Это был Антон Кузнецов. Некие финансово безоблачные люди лоббировали постановку «Трёх мушкетёров», такой дорогой и масштабный проект намечался, но так по неведомым мне причинам он и не реализовался. А вот эскизы костюмов появились. И платье для миледи сшилось. Но что ещё важнее — сложилась наша хорошая творческая дружба с Антоном.

Я очень ценю многие наши совместные работы с ним. Это было яркое время и яркий человек.

— От вечерних платьев из наволочек — к тканям с вашими эксклюзивными эскизами, к ткани, рисунки на которую наносились особым, печатным образом, это ведь очень не простой путь. Что такое эволюция творчества в вашем понимании?

— Развиваться — значит делать что-то противоположное собственным привычкам.

Моя задача номер один: не помешать людям «красотой от меня» работать. Костюмы не должны быть дискомфортны. Они не должны причинять неудобства. Сделать что-то красивое — самый лёгкий путь. Уйти от красивости, которую подчас так жаждет зритель, вот что трудно.

— Что для вас вульгарность?

— Для меня это не только и не столько понятие из мира стиля и одежды. Мне кажется, что вульгарно самолюбование — при сознательном унижении окружающих.

— А что такое для вас хороший стиль?

— Наверное, соразмерность, гармония внешнего и внутреннего.

— У вас есть личный топ стильного кино?

— Наверное, он остался в пространстве чёрно-белого кино и аналогичных фотографий. Ничего более элегантного потом уже не было. Может, это ностальгия по молодости, не знаю. Знаете, я не могу назвать ни одного своего любимого фильма или любимого модельера еще вот почему: я не умею быть просто зрителем. И не только театральных костюмов, не только спектаклей в своём родном театре. Я и в других театрах, на показах ли мод, кинопремьерах не могу быть только зрителем Я по самой своей сути, не зритель, я — участник. Я смотрю и словно оказываюсь внутри действа! И даже наслаждаясь переживаниями, всё равно думаю и о том, как это сделано и как бы сделал это я.

— Кто такой, с вашей точки зрения, хороший режиссёр для вас, театрального художника?

— Тот, кто заставит меня больше и больше узнавать, погружаться, удивляться. Будем честны- мне иногда кажется, что самым хорошим режиссёрам художники вообще не очень и нужны. Они, вероятно, обращаются к нам из вежливости. Или из-за лени, у кого как. Потому что хороший режиссёр это тот, кто увидел весь спектакль, и в цвете и в свете. Кто придумывает Тайну. В ком есть Замысел. Я вполне отдаю себе отчёт — моё видение не имеет смысла, пока я не пообщался с режиссёром. Режиссёр — вот кто истинный Творец спектакля — все остальные его помощники.

— У каждого художника должна быть Муза. У Вас есть?

— Это моя жена. Я влюбился в неё ещё в 12 лет и люблю до сих пор. Мы поженились в молодости и вместе уже более тридцати с лишним лет. Жена у меня единственная, поэтому могу смело процитировать роскошную мысль Ширвиндта: «Я однолюб, я испортил жизнь только одной женщине».

— Поделитесь рецептом долгосрочности чувств.

— Нет рецептов. Жизнь — явление непростое и мы, разумеется, пережили разные времена. Но одно бесспорно, я женился на женщине, которую люблю всю жизнь. И которая любит меня. В прежние годы мы часто работали в разных городах и некоторые люди говорили, что мы рискуем расстаться. Потому что нельзя и опасно на долго отпускать друг друга.

В последние годы мы практически не расстаёмся, и некоторые люди говорят, что это как-то странно быть всё время вместе и не утратить интерес друг к другу.

— Вы преподносили жене вещь, которая была бы больше, чем презент от мужа? Я говорю о подарке от художника?

— Подарок художника это, наверное, что-то рукотворное — платье сшить. Или, ещё идеальнее — портрет написать. Это было и будет. Но подобное не является предметом её жажды и интереса. Будь это в ней, она была бы другой женщиной.

— Считается, что театр — явление очень не простое. Как вам в нём?

— Это мой дом. Без пафоса и преувеличений. Моему «я», моему темпераменту здесь идеально хорошо. Мне кажется, сегодня нет такого второго места на земле, где я мог бы существовать в таком же соразмерном моей душе ритме, как здесь.

— А как вы оцениваете общую культурную атмосферу нашего города?

— Мне кажется, современный Саратов, это город, в котором всё, имеющее отношение к культуре –театры, консерватория, художественное училище спасает себя исключительно самостоятельно.

А ещё Саратов стремительно превращается в депрессивный город с точки зрения психологии многих людей. «Мне ничего не нравится, но я ничего не хочу менять» — это настроение огромного числа саратовцев, в том числе весьма влиятельных, наделённых возможностью менять жизнь к лучшему.

— Раньше поход в театр приравнивался к выходу в свет. На мужчинах были обязательные костюмы, на дамах — шпильки и вечерние платья. Сейчас зрители одеты в нечто демократично-будничное. Это примета времени?

— Во времена Дзекуна, когда драма поражала воображение, и билетов было не достать, на премьерах, да и на рядовых спектаклях можно было увидеть множество дам в меховых горжетках и в вечерних туалетах. Только многим из них дела до талантливости спектаклей Дзекуна не было никакого. Они занимали подчас лучшие места в партере и ложах, потому что просто не могли не отметиться там. Это было модно и круто.

Сегодняшняя жизнь отмечена желанием комфорта почти любой ценой. Конечно, такое стремление может легко низвести и к тапочкам и к сланцам — такие театралы тоже бывают. Но думаю, что это не самое удручающее в современной реальности. Приятно, конечно, когда театральный зритель и одет по театральному, но будем реалистами — раньше и по сцене куда как чаще ходили в горжетках и в вечерних платьях, чем ныне.

Главное, чтобы зритель был, и мы были ему интересны.

Вероника Анникова

19 декабря 2019

«Бизнес-Вектор»