Пресса

Пресса


Привлекательный академизм: рецензия на спектакль «Живой труп»


…мы любим людей за то добро, которое мы им сделали, и не любим за то зло, которое мы им делали.


Знаете в чем особенность поездов? Они всегда двигаются по проложенному пути. Страшные железные машины, с невероятной холодностью и равнодушием прокладывающие километр за километром по известному заранее маршруту. Они не могут свернуть со своего пути, их прямолинейность – необходимая ограниченность. Особенно жестоки поезда по отношению к людям творческим, тонким, сложным, не способным жить как все – в них они ищут приют и теряют себя. И если поезд сходит с намеченного пути – быть беде. Как и человек, если ломает предначертанное обществом – страдают человеческие судьбы.


Декорации поезда – первое, что предстает перед зрителем в спектакле «Живой труп», поставленном в Саратовском театре драмы по одноименной пьесе Льва Толстого и повести его сына Ильи «Труп». Трагедия сошедших с рельсов вагонов, остановившаяся машина, остановившая десятки человеческих жизней – как символ, наивысшая точка всего, что найдет отражение на сцене из пьесы. Спектакль начинается с разговора о смерти настоящей, чтобы уйти к иллюзии, через которую надо «проложить путь» до финальной точки – смерти как явления случившегося. Тематика поездов и вокзала будет проскальзывать в тех или иных вещах на протяжении всей постановки, углубляя и раскрывая перед зрителем сложные темы перипетий семейной жизни и общественных устоев и являясь связующим звеном историй, показателем человеческой слабости и его же возможностей.
Очень тонко к поставленным классиком вопросам подошла режиссер спектакля «Живой труп» Марина Глуховская, знакомая саратовским зрителям по спектаклям «Преступление и наказание», «Гамлет», «Кабала святош», «Ромео и Джульетта». Творческий почерк московского режиссера основывается на нетривиальном взгляде на классику и «Живой труп» стал очередным дополнением к списку сценических достижений, олицетворяя собой возвращение на сцену театрального академизма, адаптированного к современному зрителю и раскрывающего перед ним актуальные смыслы, прошедшие сквозь столетия.


В основу пьесы «Живой труп» легли два реальных скандальных судебных процесса, которые дошли до Льва Толстого. Первый был связан с Марией Гартунг, муж которой предстал в суде по обвинению в финансовых махинациях и застрелился в ходе процесса перед судьей и публикой. Второй, который получил название «дело Гиммера», дошел до писателя в пересказе знакомого ему председателя Московского окружного суда и именно он определил в большей степени сюжетную основу драматической пьесы. К суду по обвинению в двоебрачии были привлечены супруги Гиммер. Муж Гиммер спился, стал обитателем ночлежек и увлеченный праздной жизнью «на дне» человеческого общества по просьбе жены сымитировал самоубийство, чтобы она могла выйти замуж за другого человека, друга детства. Уже как вдова – законным способом, так как бракоразводный процесс в те времена был делом подсудным. Однако обман раскрылся, и супруги Гиммер подверглись аресту.
Толстой очистил эту житейскую историю трех людей от мелкого, показал не только поступки человека, но и его мысли, чувства, направляющие его на деяния, отразил даже в низменных порывах какую-то честность, граничащую с благородством, не осуждая их помыслы, а находя их истинные причины. Но, завершив к концу 1900 года работу над первой редакцией драмы «Живого трупа», автор решил оставить эту историю, несмотря на то, что её уже запрашивали для постановки московские театры. Писатель на все просьбы ответил отказом, оставив право ставить пьесу на театральной сцене лишь после его смерти.

  Так премьера «Живого трупа» состоялась лишь 23 сентября 1911 года в Московском Художественном театре, а спустя пять дней спектакль был поставлен в Петербурге в Александринском театре. Интерес к пьесе Толстого наблюдался во многих городах России: в 1911 году премьеры прошли в Киеве, Харькове, Одессе, после чего история криминальной любви «перекочевала» в страны Европы и даже в мир кинематографа. В том же 1911 году «Живой труп» был представлен и театральной публике Саратова. Роль Протасова великолепно исполнил Слонов Иван Артемьевич.
Спустя почти столетие пьеса Толстого вернулась на театральные помосты нашего города, в театр, который сейчас носит имя самого Слонова. История за это время не только не потеряла своей актуальности, но и приобрела дополнительный шарм классического спектакля, напомнив о том, что законы меняются, а человеческая сущность с его страхами и пороками — нет.


Пространство сцены, проработанное рукой Юрия Наместникова, многогранно, мобильно для каждой из отдельных сцен картины и стилизованно под время написания пьесы. Начинается история на перроне вокзала под мягко стелящемся снегом, но как только на сцене «вырастают» стены – это уже теплая квартира, обстановка которой, тем не менее давит, будто отсутствует в ней что-то или кто-то, унесшее с собой саму жизнь.
За сменой картин меняются декорации – перед зрителем разворачивается цыганский табор, похожий на купейный широкий вагон с откидными лежаками, но не лишенный изящества резных столов и деревянных стульев, как и его обитатели, лишены зачастую денег, но не достоинства и не все уделы чести ими пропиты, вопреки мнению общества. Тяжелая металлическая решетка, опущенная над сценой во втором акте, как символ тяжести человеческих решений буквально ложится на плечи героям. Героям, среди которых не понятно, кто достоин этого громкого слова – пьянчуга, промотавший своё состояние, Лиза, плывущая по течению и мягкая, как пластилин, а может Иван Петрович Александров, поэт-анархист, не сумевший облачить свой талант в форму, полезную и приятную?

Многохарактерный и сложный спектакль представила публике Глуховская, в ходе которого симпатий к персонажам не испытываешь, а разделяешь и понимаешь их удел – достижение высокое, актерское и режиссерское.

Виктор Мамонов представил нам Протасова, в исполнении которого «живой труп» приобрел совершенно неожиданный, но, теперь кажется, такой очевидный смысл: Федор не ушедший из мира живых людей мертвец, оставленный всеми и лишь по случайному стечению обстоятельств оставшийся в этом мире. Напротив, он живой в отличие от многих других героев пьесы, он хочет жить, впитывая эту жизнь со всеми её эмоциями и изъянами. Смерть его оттого кажется какой-то нелогичной, непоследовательной – ведь так и хочется дать ему эту жизнь, в которой он все исправит, и свою жизнь, и чужую. И кажется, что суд над человеком, который хотел жить, с цыганами, песней и водкой – ошибка. Ошибка, к которым так привыкли люди, уверовав в правильность пути поезда под названием «жизнь». 


Примерив на себя роль Протасова, Мамонов стал для многих невольным продолжателем образов Москвина, Аполлонского, Слонова и Симонова, столь не похожих на «модного» некоторое время Паршиновского «бомжеватого» Федю. Его герой «Федя» только для Лизы (Татьяна Родионова) и Саши (Екатерина Ледяева), в глазах зрителя же он неизменный Фёдор Васильевич, не потерявший аристократизма ни с рюмкой водки на перроне, ни с револьвером в руке. И его порывы жить, сбежав, пожертвовав собой ради чужого счастья, будь то счастье жены или цыганки – понятны и чисты, способны перечеркнуть все обозначенные до этого слабости.

Меланхолична Лиза в исполнении Татьяны Родионовой, и будто бы не желает она принимать участие во всем происходящим, затаив грусть, не ведомою ни Каренину (Александр Каспаров), ни Феде. Тоска в каждом её движении наводит на мысль: а не от такой рутины ли, не от этой ли грусти в глазах впервые бежал Фёдор Васильевич к поющей цыганке Маше? К Маше страстной, любящей каждую секунду, без сомнений, нужной и нуждающейся, честной перед собой и людьми. Парадокс – цыганка как образ истинный, верный, наиболее человеческий по меркам самих людей, полно отраженный Зоей Юдиной, которая давно нашла себя на сцене в образе темпераментных девушек и каждый раз умеющая удивлять характером. Как и Каренин – статный, достойный, но вот смотришь на него вблизи, рядом с Протасовым, и сразу понимаешь кто выше — не по меркам общества, а по меркам человека. Хоть не делает Каренин ничего предосудительного – хороший человек, как много раз повторяется, а чувство, будто бы обман все это, и влечет его девичья зазноба, перед которой он слаб, не смотря на кажущуюся силу и стать. Амбивалентная составляющая постановки в полной мере воплощена актерами сцены – каждый из героев противопоставлен и схож, каждый достоин порицания и снисхождения. 


Но особой притягательностью обладают герои невзрачные, неприметные. Являющийся «пограничным поплавком» между «миром дна» и «миром обыденности» поэт Иван Петрович, исполненный Александром Фильяновым, среди всеобщих драм и падений, среди решений подвластных и неисполняемых человеком, тяготеет к простому и готов читать стихи – о любви или жизни, о политике и смерти. Или Ванька-левша (Дмитрий Кривоносов), заимствованный у Ильи Толстого, герой маленькой истории на фоне глобальной драмы, воришка, промышляющий вдоль составов-поездов, неожиданно предстает нам неким показателем контраста преступлений, совершенных людьми ради чувств (история Протасовых), или преступлений ради преступлений, как факта.


Примечательно, что театральный «Живой труп» на сцене драмы получился объемным, но разобранным до мелочей, масштабным, но без больших «скоплений» массовки, в меру лаконичным. И актерский состав, подобранный как из актеров с колоссальным опытом сцены, так и из «юных», вчерашних или сегодняшних студентов, только выходящих на сцену, «не выпадает» по эпизодам, а смотрится гармонично. Как и музыкальное сопровождение новой премьеры, в котором цыганские мотивы смешиваются с русскими мелодиями и вполне соответствуют картине представленного времени. А вот периодически вклинивающийся французский шансон или веселые мелодии «старинной французской песенки про друзей» вызваны в контекст постановки по не совсем понятным причинам: может ради того, чтобы сгладить углы сложной пьесы забавной мелодичностью?


Шестиактную драму Толстого Глуховская развернула почти в четыре часа с одним антрактом, нарядила в приятные декорации на грани времен, освободила от претензий на сентиментальность и претенциозность, от криминальных подробностей и создала спектакль о людях и их чувствах, эмоциях и настоящей жизни. При этом она сохранила бережное отношение к тексту и времени, буквально напомнив зрителям, загнанным в «клетку» осовремененного театра о привлекательности сценического академизма. Её постановка о добре и зле, умещающимся порой в одном человеке и о последствиях наших же решений. В «Живом трупе» нет точного ответа, кто же из героев на какой человеческой высоте: все с изъянами, все — люди.
Спектакль, который понравится многим и заставит задуматься над тем, способен ли человек идти не только одной дорогой, сойдя с рельсов своей судьбы. Ведь порой пути разводятся – как у поездов, так и у людей.

 «Живой труп» не постановка о том, как меняются люди – люди остаются теми же, это история о том, как принимаемые решения влияют на судьбу отдельного человека, и главное – на взгляд общества на этого человека.

Алексей Олексеенко

25 апреля 2016

Портал Культура64


Возврат к списку